Форум

НАТАЛИЯ НИКИТИНА-УРАЛОВА
Екатеринбург

ВСЁ О РОССИИ…

Я ТЕБЯ ВЫБИРАЮ, РОССИЯ

Я тебя выбираю, Россия,
среди лучших и гордых держав,
не за легкость небес твоих синих,
не за звон зеленеющих трав.

Не за реки твои или горы,
не за щедрость твоих закромов,
не за дивные глазу просторы
или роскошь подземных даров.

Не за славу твою боевую,
не за стойкость на бранных полях,
не за право, свободой рискуя,
оставаться на третьих ролях.

Не за муки твои вековые,
не за слезы твоих стариков,
не за годы, в судьбе роковые,
не за тяжесть кандальных оков.

Я тебя выбираю, Россия,
за великую душу твою!
За все то, что ты молча сносила,
пред тобой на колени встаю.

* * *
Не в лучшее время нам выпало жить.
Но будет ли, будет ли лучшее время?
Я вижу, как рвется текущего нить,
И грузно ложится на плечи мне бремя
Ошибок и разнообразных идей…
Щедро на них больно правителей племя.

Мои оба деда пропали зазря:
Один – по доносу, другой – раскулачен,
Их жизнь обожгла коммунизма заря,
Которой наш век неслучайно охвачен.
Семье же моей до сих пор этот долг
Никто не вернул, он никак не оплачен.

Несладко жилось нашим добрым отцам:
Война отбирала последние крохи,
Но в горе они не теряли лица,
И как бы дела у них не были плохи,
Всегда оставались и были людьми
Своей неуёмной и сложной эпохи.

Быть может, на мне успокоится бег?
Судьба относительно гладко сложилась.
Но рядом со мной есть другой человек,
Которому вряд ли дарована милость.
Мой сын оказался заложником бед.
И жизнь, как желалось бы, не получилась.

Не в лучшее время нам выпало жить.
И выхода нет, и не будет, как видно,
Нас снова хотят до корней обнулить.
Мы вынесем все…
……………………...........За державу обидно!

СТЫК-ТЫК-ТЫК
- У-у-у! – где-то рядом запел паровоз.
- Стык-тык-тык! Стык-тык-тык!-застучали колеса.
Запах дыма внезапно ударил мне в нос,
И враскачку проехал состав вдоль откоса.
То ли это мираж из вчерашнего дня,
То ли призрак, возникший из жизни забытой.
Но сознаюсь: ах! как удивил он меня
В век больших скоростей и комфортного быта.
Я не сразу заметила чуть впереди,
Как на снежном откосе возник ниоткуда
То ли странник, уставший в нелегком пути,
То ли просто какой-то бродяга-приблуда.
В грязном ватнике и с рюкзачком на спине,
Сапоги на ногах – повидавшие виды.
Что-то смутное вдруг всколыхнулось во мне,
Затопляя в душе все слепые обиды.
Паровозик как будто бы притормозил,
Мужичок ухватился за поручни смело,
Оттолкнулся от насыпи что было сил
И втянул в полутёмный вагон свое тело.
Эх, Россия! Какой бы ни выдался век,
Ты вот так же ползешь среди истин сезонных,
Сквозь туманное утро, сквозь колющий снег,
И везешь пассажиров своих полусонных.

ДЕТИ ПЯТИДЕСЯТЫХ
Мы не знали проклятой войны – дети пятидесятых,
Не будил по ночам нас воздушной тревоги гудок,
Нам не снились под утро Полесья сожженные хаты,
Мы играли в войнушку, пугая родной городок,
Мы любили героев из фильмов, где наша Победа,
Не боялись, задрав подбородок, глядеть в вышину,
Мы не ведали подлого страха, нацистского бреда,
И не знали о том, как бойцы выживали в плену.
Мы смотрели на наших отцов снизу вверх и гордились
их медалями, формой, их выправкой, их сединой,
С ними вместе за стол в день Победы великой садились
И все ждали рассказов о том, что зовется войной…
Но молчали они, разливая поллитру в стаканы,
Пили стоя за тех, кто уже равнодушен к словам,
Только морщились чаще и терли военные раны,
Только гладили нас по вихрасто-крутым головам.
Вот тогда отмякали как будто суровые лица,
И слезу убирая ладонью над верхней губой,
Запевали нестройно они, что закрыта граница -
Охраняет ее от врагов экипаж боевой.
Долго после курили, опять возвращались к застолью,
Снова горькую пили и хрипло вели под гармонь,
Как студеная темная ночь расстелилась по полю,
Только в тесной печурке горит негасимый огонь.
Эти песни военные мы никогда не забудем,
Нам они говорили про то, что нельзя рассказать -
Сколько эта война искорежила жизней и судеб!
А в углу, не скрывая глаза, тихо плакала мать...

Николаю Мережникову

* * *
Как воздух прозрачен весной,
Когда снег последний растает
И птиц перелетные стаи
Закружат над пущей лесной.
Протяжно кричат петухи,
Пьянящий дурман в жилах бродит…
Любимые вами стихи
Написаны не о природе.

Как дышат прохладой леса,
Как травы под ветром трепещут,
Как тонут друг в друге и плещут
Гладь озера и небеса.
Осенние дни коротки,
И время сквозь пальцы уходит…
Но лучшие в мире стихи
Написаны не о природе.

Зима запряжет лошадей
В широкие розвальни-сани
И будет кружить над лесами,
Пугая морозом людей.
Летит, словно снег, конфетти,
Шанель номер пять с ума сводит.
И лучшие ваши стихи
Написаны не о природе.

КИЖИ

Землистыми, серыми были у всех приезжающих лица…
Носились над островом перед ненастьем стрижи,
Казалось, что в жизни уже ничего не случится.
Когда перед взором внезапно предстали Кижи.

Среди островерхих елей, что растут на Онеге,
Возносятся кверху в резной чешуе купола,
Кресты, как столбы, держат на перекладинах небо
И с губ – Боже правый! – невольно слетают слова.

Когда? Кто? Зачем нам оставил онежское чудо?!
Из стертых веков не дошли до нас их адреса.
Но если зажмурить глаза, то летят отовсюду
Под звон с колокольни, далекие их голоса.

На Кижском погосте мирские растают печали.
Крестом осенить себя – тянется кверху рука.
Как в чудо не верить, когда штормовыми ночами,
Минуя погост, грозовые идут облака.

И тайное что-то проснется в неверящем сердце.
Спасибо Кижам, что они были в жизни моей.
Их двадцать два купола, словно ступени тех лестниц,
Которые, хочешь – не хочешь, а преодолей!

«XX век»
« А век двадцатый я, должно быть,
никогда не любил» Писатель Николай Никонов

Нам век двадцатый не любить нельзя:
Он был единственный такой – двадцатый.
Мы все - его соратники, друзья,
Заложники, строители, солдаты…

Пусть век нам отдышаться не давал,
Он сам к себе едва ли был лоялен,
Но был умен, талантлив, гениален,
И сам себя из пепла создавал.

Он голосом «серебряного века»
Читал стихи и плакал над собой,
Над нами, над нелепою судьбой,
Над глупостью и болью человека.

Я немцем видела его в Кижах,
Он ловко щелкал фотоаппаратом,
А в сорок первом щелкал автоматом,
Тогда nach Osten путь его лежал.

Мы родом все из века. Из того,
Который мы пока что не забыли,
Крест-накрест в него окна не забили
И стали частью от судьбы его.

* * *
Пришла пора сказать о нелюбви,
Которую мы вырастили сами:
Она стоит у Храма на Крови –
Чудовище с незрячими глазами.

За что нас не любить?
Ужели в нас есть что-то,
Что мы сами не познали
Тогда с вопросом, как нам дальше жить,
Мы лет на двести-триста опоздали.

Но мы не любим и не любят нас.
Все пропиталось безобразной ложью.
Мир перевернут на сетчатке глаз.
Нас с ненавистью сбросивших с подножья.

Есенин, ставший жертвой нелюбви,
И Маяковский, от нее ушедший –
Все это звенья одной цепи,
Которую построил сумасшедший.

Мы будем отступать за шагом шаг
Перед напастью, что взрастили сами,
И выбросим, сдаваясь, белый флаг
Чудовищу с незрячими глазами.

Команде подлодки «Курск», затонувшей
в нескольких километрах от Кольского полуострова,
где прошло мое детство.
* * *
Был скуп наш Кольский полуостров,
Прилипший к берегу причал,
И корабля железный остов
Прибой на глубине качал.

На горизонте зрело солнце -
Бог и властитель здешних вод.
Оно на сопку заберется
И освятит небесный свод.

Взорвется, отраженный эхом,
Прощальный палубный гудок –
Там, кто уходит, будет вехой:
Они должны вернуться в срок.

Их будут ждать морские чайки,
Качаясь в бухте на волне,
Устраивая перепалки,
Как мародеры на войне.

Их будут матери и жены
Ждать на прибрежной полосе,
Следя за морем напряженно,
Но возвращаются не все.

У моря заповедь простая:
Со дна нахлынет боль веков,
Взметнется к небу чаек стая,
Как души мертвых моряков.

Непостижимо то упорство,
С каким мать ходит на причал.
Привыкнуть к этому непросто:
Пока есть море – есть печаль!

* * *
Мы так тесно живем в городах,
Ничего друг о друге не зная,
Оглушенные звоном трамваев,
Часто сами с собой не в ладах.

А за городом, там, где бульвар
Переходит в подобие леса,
Никому не покажется тесно,
Не доходит туда тротуар.

Ни звонков, ни светящихся фар,
Только птицы поют над тропою,
А над самой высокой горою
Всходит солнца сияющий шар.

Там легко вспоминаем о том,
Что мы в шуме моторов забыли,
Чему верили, что мы любили,
Что оставили мы на потом

ТЕТРАДКА

Вот чья-то тетрадка, забытая в парке тенистом.
Ее я открою, свое любопытство кляня,
И каждая строчка, внесенная почерком быстрым,
Как молния, резко и больно ударит в меня:

«Пишу тебе в парке, где шумно играют подростки…
Я понял, Алена, они все счастливее нас:
Они, малолетки, не помнят конца девяностых,
Когда нас никто от нахлынувшей жизни не спас.

С тех пор мы больны.
Мы больны равнодушием склизким.
Чужие страданья не будят сочувствия в нас.
Мы пальцы сжимаем на горле любимых и близких,
Не веря в их слезы, которые льются из глаз.

Пишу тебе в парке, здесь тесно от пенсионеров.
Я понял, Алена, они все счастливее нас:
Они одряхлели за семьдесят лет только телом,
А нам наши двадцать никто из знакомых не даст.

Пишу тебе в парке, где бродят влюбленные люди,
Мужчины и женщины знают, чего же им ждать.
А мы никогда с тобой, Лена, такими не будем-
Нам чувства людские с тобой ни за что не понять.

Пишу тебе в парке, а в теле какая-то вялость,
Мне хочется лечь на траву и немного поспать…
Ты знаешь, Алена, болезнь наша - это усталость.
И как мы могли в наши двадцать так сильно устать.

Тащу я домой свое тело нелепого роста
Сидят на ступенях в облезшем подъезде юнцы.
Я помню, как здесь от иглы под конец девяностых
Спеклись наши старшие братья и чьи-то отцы.

Я дверь открываю, залитую рвотною массой.
Поганые люди, Алена, поганого времени
Они, как один, поклоняются денежной кассе
И делят людишек безликих на черных и белых.

Пишу тебе, сидя без дела, на крохотной кухне,
Слезятся глаза под очками от едкого дыма.
Одна за другой сигареты на блюдечке тухнут,
А мне от чего-то становится больно и стыдно.

Мне стыдно за слезы, за время, за боль, за куранты,
За эти слова и за то, что мне ночью не спится,
За вычурность белых цветов и за красные банты,
Которыми мы украшаем веревки для виселиц.

И снова я в парке, и снова пишу тебе, будто бы
Слова мои могут хоть что-то для нас изменить.
Ты знаешь, Алена, что все безнадежно больны мы
Заразной болезнью с коротким диагнозом – жизнь».
……………………………………………………….
Тетрадка закрыта. В ней все так наивно и просто.
Ты знаешь, Алена, вы все же счастливее нас!
Я, как ни пытаюсь, не вспомню конца девяностых –
Все жизнь в бесконечном движении в пропасть слилась

* * *
У меня есть идея,
даже много идей,
как счастливыми сделать
этих глупых людей.

Заберусь на трибуну
и с нее прокричу:
Все счастливыми будут,
Если я захочу!

Усмехаясь, идет
вдоль трибуны народ,
за идеи мои
ни гроша не дает.

Грянул голос с небес
(мог бы раньше сказать):
Ну, куда ты залез?
Счастья не навязать!

«В некоторых столичных магазинах
появились говорящие манекены» Из газет

* * *
Гипнотизируют зевак
Витрин шикарных манекены.
А в голове моей никак
Не приживутся перемены.

Не знаю я, с чего начать,
с кем поделиться свежей байкой,
предпочитаю вслух молчать,
Хожу по городу бабайкой

И жадный маленький паук
Мою высасывает душу.
Я равновесие нарушу,
Коль разорву порочный круг

Молчанье – золото, и все ж
Я раньше серебром владела,
Не зная сладостней удела,
Когда от слов бросает в дрожь.

.Нельзя вернуться в никуда,
Жалеть о том, что не случилось.
Я стану жить, как получилось,
Слова утратив навсегда.

Но если вдруг заговорят
Витрин шикарных манекены.
Я тоже встану с ними в ряд –
Нас ждут большие перемены!

* * *

И каждый о своем,
И никогда об общем,
А жизнь-то бьет ключом
И в наших жилах тощих.
Опять обуял страх,
Опять размякли мысли,
Что зреют в голове
И, кажется, закисли.
Мы закрепляем их
Не водкою, так пивом.
Эх, выпороть бы нас
Колючею крапивой.
У нас один резон:
Век подражать кому-то,
Но сузился обзор
В воде, от ила мутной.
Мы сами по себе –
Не лучше и не хуже.
Мы ходим по земле
И шлепаем по лужам.
И солнце светит всем
И греет всех радушно.
Хотя оно совсем
К нам, грешным, равнодушно.
О чем я? Да о нас!
В семье не без урода,
Но именно сейчас
Сошла с ума природа.
Куда течет поток,
Прокладывая русло,
Не знаем мы о том.
От этого и грустно.
Мы, как ручей, идем
Вслепую без дороги.
Нам надо на подъем,
А мы жалеем ноги..
Но обходных путей
Коротких не бывает.
От хитрости своей
Лишь сам хитрец страдает.
О чем я? Да о том,
Что надо бы всем вместе,
А мы ссучим хвостом
И вертимся на месте.
Нам ни к чему пророк
Мы тайну сами знаем:
Преследует нас рок,
А мы себя терзаем.

МАМА

Вдруг заплакала мама,
Присев на кровать.
- Мама, мама, о чем ты?
- Не хочу помирать!
Жизнь прошла как в тумане:
Сначала война,
А потом поднималась
из разрухи страна.
Рано вышла я замуж,
Муж попался такой.
Что возил по заставам
Семью за собой.
Жили вечно в казармах,
отделив простыней
чемоданы со скарбом
и люльку с дитей.
Свою старшую Таню
Не смогла я сберечь:
Путь до города дальний,
докторов не завлечь.
Года не было дочке,
Прибрал ее Бог…
На могилке цветочки
Мне же вечная боль.
Нелегко приходилось
нам с мужем вдвоем.
Но сумели, добились,
Обиходили дом.
Только начали жить,
Да случилась беда:
Занедужил мужик
И ушел навсегда.
Уходя, наказал он
За двоих жить сто лет.
Я жила за себя –
За него еще нет.
Как тут слезы не лить:
Сердце стало сдавать,
А мне надобно жить,
не должна помирать.
Что сказать тебе, мама,
Чем горю помочь?
Я тебя понимаю,
На то твоя дочь.
Что ба вдруг ни случилось –
В жизни все может быть –
Обещаю, что я
За двоих буду жить.

* * *
За что не любят стариков в России,
За что им рады глотку перегрызть?
О чем бы они нас ни попросили,
Мы им в ответ готовы рявкнуть: Брысь!

Возможно, от того они несчастны,
Что мы лишь в мае замечаем их.
В глазах их страх таится ежечасно –
Он в души к ним лазутчиком проник.

Забытые, усталые, больные,
Они проходят, горбясь, мимо нас.
За что не любят стариков в России?
Их каждый первый за пятак продаст.

* * *
Обещала отцу, что о нем напишу.
Обещать – не писать: мастерства не хватает.
Чистый лист я на письменный стол положу,
Мысль мелькнет и туманом прозрачным растает.

Я пытаюсь за шлейф эту мысль ухватить,
Напрягаясь, дрожат от волнения пальцы.
Так, наверное, в темных пещерах своих
В муках творчества корчились неандертальцы.

Так великий Гомер в темноте слепоты,
Свою боль воплощая, гекзаметры строил,
Чтобы Шлиман потом на излете мечты
Отыскал наконец легендарную Трою.

Как оглохший Бетховен играл наугад,
Ударяя по клавишам силы утроив,
Так, наверное, ждали победный парад
Твои сверстники, батя, на пике истории.

Ночь минует. Взгляну на нетронутый лист.
Обещать – не писать: мастерства не хватает.
А в окне, зацепившись за ломкий карниз,
Легким облачком слово заветное тает.

* * *
Страна моя божественно прекрасна!
Я это замечаю невзначай,
Когда зарю – всю в безупречно-красном -
Поклонами встречает Иван-чай.
Когда под солнцем высыхают росы,
Блистая бриллиантам всем под стать,
Когда камыш, сплетая листья в косы,
Пытается до берега достать.
Когда ржаное поле смотрит в небо
Открытыми глазами васильков,
А ближний лес, таинственный, как небыль,
Заманивает путника в альков.

РАССВЕТ НАД ВОЛХОВЫМ

Когда на полустанке Волхов-2
Меня с колес ссадила проводница,
А горизонт вдали светлел едва,
Я думала, что все мне это снится.

В трех направленьях мчались поезда,
А я стояла в центре этих веток,
И хоть недолго было до рассвета,
Горела в небе яростно звезда.

Ни дерева, ни ветки, ни травинок,
До горизонта - ровная земля.
Казалось мне, что к ней пристыла я,
Не оторвать мне от нее ботинок.

Под низким небом северных широт
Земля дрожала от колесных стуков.
Таким, быть может, ад нам предстает.
Мне было страшно от железных звуков.

По сторонам, куда я ни взгляни,
От ночи оставались лишь лохмотья:
Ее порвали яркие огни,
А поезда гудели, как на взлете.

Вставало утро на краю земли,
Тьма уходила, пятясь с небосвода,
И признаваясь солнышку в любви,
Справляла тризну скудная природа.

* * *
А может мне пошла б совсем другая –
Простая деревенская судьба.
Была б я развеселая, рябая,
Стояла б у реки моя изба.

Мне стал бы мужем агроном поджарый,
Мы жили б душа в душу много лет.
Я б каждый год ему детей рожала
И щи варила в печке на обед.

Форсила бы в капроновой косынке,
Любила бы простор родных полей,
И думала с тоской о старшем сыне:
Как он там служит в армии своей?

К колодцу за водой бы я ходила,
Вставала бы доить до петухов,
Но мне бы душу тайно бередила
Неведомая боль чужих стихов.

БАБА МАРУСЯ

Вот растекается по небу
Сиропно - красная заря.
Размазать бы ее по хлебу,
Чтоб не пропала сладость зря.

Она малинового вкуса
И пахнет ягодой лесной,
Когда соседская Маруся
Наполнит с верхом туесок.

Потом насыплет горстью в плошку,
Зальет топленым молоком
И будет есть из миски ложкой,
Рот утирая кулаком.

От жизни много ли ей надо:
Увидеть ясную зарю,
Набрать в лукошко спелых ягод,
Сварить малины к январю.

Маруся на судьбу не ропщет,
По-детски верит в чудеса,
В простой душе ее, как в роще,
Роятся птичьи голоса.

В конце бы ей остановиться,
С прищуром оценить себя,
На образа перекреститься,
Подать на «церкву» три рубля.

Постигнуть таинство ухода
И вновь воскреснуть на земле
Уже частицею природы –
Полоской света на заре.

РАЗГОВОРЫ НА ЗАВАЛИНКЕ

Сидели на завалинке,
Калякали про «жисть»
- Эх, нам бы, Федя, валенки…
К зиме бы запастись.
- Да, здесь зимой невесело,
Коль горькую не пить.
Нам надо, Вася, с пенсии
Тулупы прикупить.

- Края у нас суровые –
Шесть месяцев зимы.
Эх, кабы, Федя, здорово
Свалять себе пимы.
- Ну что гундеть про валенки,
Грех - старых не подшить!
Вот без тулупов, Васенька,
Зимы не пережить.

- Сидим-от на завалинке,
Ломаем языки,
И в Африке без валенок
Замерзнут старики…
И после долго крякали
Два деда-глухаря,
Цвела над ними маками
Весенняя заря.

* * *
Я никогда не знала деда:
его забрали до войны
по наущению соседа
и как врага своей страны.

А он был очень работящим
и жил получше, чем сосед.
И это стало настоящим
проклятьем и началом бед.

В страду косилкою он правил,
его отметил сельсовет:
мешком пшена его поздравил.
А тут завистливый сосед.

Приехал ночью «черный ворон»,
забрали деда и пшено,
Дом до утра был горем полон,
Светилось в горнице окно.

Попал он в лабиринт ГУЛАГа,
и только через много лет
пришла какая-то бумага
о том, что деда больше нет.

Оправдан дедушка посмертно,
в душе остался скорбный след.
Висит у дочери на стенке
его единственный портрет.

* * *

В ванной загадочный запах лугов,
В спальне изысканный запах стихов.
Пахнет из детской наивным незнаньем,
Праздным весельем, лекарством чуть-чуть.
И затаившийся дух врачеванья
Тонкой иголкой впивается в грудь.
Пахнет в подъезде клубничным вареньем,
Свежею краской и новым жильцом,
Пивом вчерашним и вечным терпеньем
К мужу, с измятым с похмелья лицом.
Улица пахнет горячим асфальтом,
Смешанным с запахом стертых колес,
И аромат увядающей мальвы
Рой, пролетающий мимо, принес.
Пусть занесет меня случаем ветер
В райские кущи, в чужие края,
Словно собака на запахи эти
Буду ползти через тернии я.

РОССИИ

Россия, что тебе сказать
И как воспеть тебя, Россия?
Мы так устали горевать
О прежней славе, бывшей силе.

Россия, как тебя назвать,
За что хвалить и не слукавить?
Врагов бесчисленная рать
Тобой всегда хотела править.
Чтобы смести с лица земли
И даже камня не оставить.

А ты по-прежнему жива
И свята со времен Мамая.
Мы будем верить, что тропа
Ведет наверх тебя крутая.

Блажен, кто верует. И мы
Дождемся своего мессию.
А кто отрекся от сумы,
Тому невмочь любить Россию

* * *
Паранойя, паранойя!
У безумия в плену
Кто-то плачет, кто-то ноет,
Кто-то воет на луну.

Тот поддался черным страхам
И возвел вокруг стену.
Этот всех уже затрахал
И готов начать войну.

Кто боится своей тени,
Кто, напротив, слишком смел
Этот ожирел от лени,
Тот, как Крез, разбогател.

Паранойя, паранойя…

Мы играем чьи-то роли
И забыли про свою.

* * *
Здесь стоят дерева – не деревья –
По колено в душистой росе.
А за полем на взгорке – деревня
Убегает к ржаной полосе.

Солнце здесь на рассвете сияет,
За добычей идут грибники,
То вперед забежит, то залает
Пес, что взяли с собой рыбаки.

Сколько неба вокруг!
Сколько неба!
Облака отразились в реке
И над полем зеленого хлеба
Полетели к холмам вдалеке.

* * *
Как мне их жаль, молодых и сноровистых,
Смелых, уверенных в силах своих,
Умных, решительных, бодрых, напористых,
Чохом решающих все за других.

Как мне их жаль, не имеющих жалости,
Резво шагающих к цели своей
И ничего о сомненьях не знающих,
И мимоходом сдающих друзей.

Как мне их жаль, без труда богатеющих,
Все положивших на этот алтарь,
И ни во что, кроме денег, не верящих.
Как мне их жаль! Мне их искренне жаль.

Игорю Талькову
Владимиру Высоцкому
* * *
Почему можно крестиком шить,
Рисовать на полотнах портреты,
Можно крышки от пива копить,
Но нельзя быть в России поэтом?

Почему можно деньги любить,
Или стать олимпийским атлетом,
«Голубым» можно запросто слыть,
Но нельзя быть в России поэтом?

Почему можно горькую пить
И наркотики нюхать дуэтом,
Можно даже кого-то убить,
Но нельзя быть в России поэтом

* * *
Все еще роща трепещет листвой,
Ластится к ней поутру теплый ветер.
Все еще просится к ней на постой
День, но уже по-осеннему светел.
Линии четче, ясней небеса,
И по ночам звезды падают чаще,
Стала крупнее на травах роса,
В нашем саду стали яблоки слаще.
Осенью сердце спокойней стучит,
И для сомнений ни повода нету.
Шум умолкает, но где-то звучит
Голос, грустящий по юному лету.

* * *
О чем бы мы могли поговорить,
Аленушка с картины Васнецова?
Меня волнует, «быть или не быть»,
Но ты к таким беседам не готова.

И слово заграничное «Шекспир»
Тебя смешит – его ты не слыхала.
Знаком тебе не наш обычный мир,
А тот, который rкисть нарисовала..

Россия – невозможная страна:
Здесь любят чудеса и верят в сказки,
И смотрят то и дело в небеса,
Ногами утопая в тине вязкой.

Иль век сидят на камне у реки
И наблюдают медленную воду,
Пока с подачи Костяной Ноги,
У них воруют братьев и …свободу.

О чем бы мне с тобой поговорить…

* * *
Я все больше люблю наше русское слово –
Этот северный говор с нажимом на «О»,
Слушать я каждый день, обмирая, готова,
Как гуторят старухи, присев под окном.

Как они голосят погребальные плачи,
Провожая сельчан на церковный погост,
Их обряд для живущих немалое значит,
Коли скорбное слово печалит до слез.

Как понятен и прост корень русских фамилий:
Полевой – от полей, от мехов - Кузнецов.
Нам они для того, чтобы мы не забыли
Первозданный язык наших мудрых отцов.

Я все больше люблю наше русское слово,
Нашу землю, которая речь нам дала,
В день весенний я слушать до ночи готова.
Как по-русски аукают колокола.

КТО, ЕСЛИ НЕ МЫ

Не знаю безутешнее картины,
чем пустошь невозделанных полей,
за речкою - церковные руины
и жалобные крики журавлей.
Деревни смотрят окнами пустыми,
бурьяном поросла вокруг земля.
Не верится, что это та Россия,
откуда родом три богатыря.
Никто нам не вернет былую славу,
не бросит в пашню влажную зерна,
не сделает Россию величавой.
Кому она, могучая, нужна?

* * *
Быть бы каплей в твоей реке,
быть крестом на твоем погосте,
или белым цветком в венке,
иль рябиновой твоей гроздью.

Быть словечком в твоей мольбе,
или лавочкой у забора,
быть бы песней в твоей судьбе,
иль гармошкою с перебором.

Быть послушницей иль рабой,
замарашкою некрасивой.
Только быть до конца с тобой,
Непутевой моей Россией.

* * *
Мы позабыли нужные слова,
Мы растеряли пламенные чувства.
Не можем мы признанье написать,
Презрев эпистолярное искусство.

Мы на любой вопрос найдем ответ,
А вот признать стесняемся открыто:
С Россией вместе столько трудных лет
И пройдено, и чудом пережито

Так почему бы ни сказать красивей,
Ни выстроить сравнений пышный ряд,
Как говорят поэты о стихии,
О женщине любимой говорят.

Откроем азбуку и пальцем проведем:
Аз, буки, веди…с самого начала.
Я думаю, что мы слова найдем –
Кириллица не раз нас выручала.

Мой Урал
Наталия Уралова Никитина

Я люблю, словно деда, наш старый Урал,
Его горы в снегу, ледяные озера,
И закаты, горящие словно коралл.
Кто у нас побывал, их забудет нескоро.
Он вернется весной и полюбит сильней
Отогретой земли опьяняющий запах,
Разноцветье в отвалах уральских камней
и дорогу на запад в дождливых накрапах.
Он полюбит берез свежий сахарный сок,
И хрустальными бусами павшие росы,
И сосновый, ущельем зажатый лесок,
И черемух пахучих цветущие косы...
Будет сниться ему небо в сизом дыму,
Трех уральских гигантов кирпичные трубы,
Воплощение чувств, неподвластных уму -
Горно-медной Хозяйки змеиные губы.

НАСЛЕДНИКИ ДАНИЛЫ-МАСТЕРА
Музей камнерезного и ювелирного искусства в Екатеринбурге

...............Мастер по ювелирным изделиям, это воплощение художественных
...............и поэтических мыслей в наглядную концентрированную красоту.
...............................................................Юрий Деянов
Среди музейной тишины,
Витрин стеклянных - по паркету.
Ходить не хочется поэту:
Ему же зрители нужны,
Чтобы свою потешить Лиру,
Но в этот раз был приглашен
На праздник необычный он,
К талантливому ювелиру.

Камней магическая власть
Известна издавна народу,
Но их сакральную природу
Ни разменять и ни украсть.
Она доступна лишь тому,
Кто душу вкладывает в дело,
Искусством овладев умело,
Он не подвластен никому.

Божественная красота
В работах мастера таится,
Суровые меняя лица,
Улыбкой освятит уста…
Художник - истинный поэт,
Его творения безмолвны,
Но тоже излучают волны,
Похожие на лунный свет.

И если вдумчиво взглянуть
На броши, кольца и браслеты,
Колье, сережки, амулеты,
То разглядишь тернистый путь,
К вершинам мастерства и славы.
И пусть роскошные игрушки
украсят, пальцы, шеи, ушки…
Но он творит не для забавы.

ДОМ - МУЗЕЙ БАЖОВА
в Екатеринбурге.

Стар деревянный дом с верандой,
С густой сиренью у крыльца,
С роскошным яблоневым садом,
Дарующим тепло сердцам.

Богатая библиотека
В домУ хранится до сих пор.
Мысль девятнадцатого века
На полках продолжает спор

С литературой новой эры,
С историей своей страны,
Когда, утратив силу веры,
Свободы жаждали сыны.

Чист стол под липой вековою….
А ведь когда-то самовар,
Под сапогом хозяйским стоя,
Пыхтел, пуская белый пар.

В саду бывали часто люди –
Вели за чаем разговор.
Лежали пироги на блюде,
Менялся лиственный узор.

Хозяйка в новом белом платье
Брала гитару в руки и,
Сверкнув браслетом на запястье,
Играла - пели соловьи.

Смолкала серых птичек стайка
И становилась явь иной
Когда уральских недр Хозяйка
Овеществлялась за спиной,

Как будто ведала заранее,
Что не пройдет и десять лет,
Другая жизнь в России грянет,
И надо в ней оставить след.

О сказах лишь воспоминанье
Хранилось в памяти людей,
Но с каждым годом все туманней,
Чем отдаленней, тем бледней.

Каким он был, Бажов-писатель -
По сказам первый проводник?
Авантюрист или мечтатель,
Но в храм подземный он проник.

Дом помнит, как шурша тетрадкой,
От строк не отрывая глаз,
Он за реакцией украдкой.
Следил, читая первый сказ.

По каплям сказы собирались,
Хранились в тайне до поры,
Довольны, вроде бы, остались
Хозяйки, получив дары...*

*В 1936 году к середине июля зацвела в саду Бажовых липа. Старшие дочери к тому времени разлетелись из родного гнезда. Младшая Ариадна, которая жила с родителями, вспоминает:
«В тот день из Москвы приехала Елена. В саду под липой пили чай с пирогами. Мама в нарядном светлом платье пела, играла на гитаре. А когда обо всём переговорили, отец вынес из дома тоненькую школьную тетрадочку и смущаясь, покашливая, прочёл сказ «Медной горы хозяйка». Когда закончилось чтение, Павел Петрович обратился к Валентине Александровне:
« Это тебе – подарок на сегодняшний день» .16 июля 1936 года была годовщина серебряной свадьбы…
А. Хлыстикова,
директор Литературного музея
Степана Щипачёва, г. Богданович
Свердловской области

УРАЛ

Как мать седая любит сына,
Каким бы взрослым он ни стал,
Так я за красоту и силу
Люблю заснеженный Урал.

Урал – надежный щит державы
И сердце гордое страны.
Достоин он высокой славы
За годы грозные войны.

Здесь от Исети до Пелыма
Живут умельцы-мастера,
Потомки кузнецов былинных
Трудом прославили Урал.

Но только делом, но и словом
Гордиться нам давно пора,
В Уральских деревнях и селах
Векуют сказов мастера.

Куда бы жизнь нас ни бросала
В суровый испытаний час,
Но кровное родство с Уралом
от многих бед спасало нас.

ПОТОМКИ КУЗНЕЦОВ БЫЛИННЫХ
(Баллада о металле)

Металл.
Что видим мы, когда
Вдыхаем это слово?
Лежат в руинах города,
ведут рабов в оковах.

С серпом луны немного схож,
вскользь высекая искры.
Сверкнёт дамасской сталью нож -
Орудие убийства.

Мы видим грозный бомбовоз
И русскую «катюшу»,
И пули, бьющие насквозь,
Чтоб в ад отправить душу.

Так продолжается века:
Металл- источник смерти,
Порой искусная рука
Кует мечи, поверьте.

Но как-то, день отдав труду,
Присев на стул устало,
Мэтр вдруг увидел красоту
Бездушного металла.

Он в дело воплотил мечты,
Хоть сил вложил немало:
Из ножен выросли цветы,
Из пуль – роса стекала,

Чтоб мы воочию могли
Другие видеть дали,
Чтоб жители одной земли,
Себя не убивали.

Когда рассветные лучи
Коснутся гор Урала,
Перекуем, друзья, мечи
На мирные орала!

ПИСЬМО ДРУГУ
Сысерть

Приезжай на Урал в январе или ранней весною,
Для разминки походим на лыжах по нашим лесам,
А в апреле, когда бор, проснувшись, запахнет сосною,
Мы поедем в глубинку по самым Бажовским местам.

По дороге в Сысерть нас порывистый ветер обгонит,
Повстречав на вокзале, вперед побежит, словно гид,
С Караульной горы нам откроется, как на ладони,
В ожерелье лесов горнорудного округа вид

Тут над Тальковым камнем нам ветер поведает тайны
Про подземные клады, про женщину с белым лицом…
Блещет озеро в шахте, как будто осколок хрустальный,
И отвесные скалы его окружают кольцом.

Ветер домик покажет, который в мирУ не забыли:
Там, где в старой Сысерти родился сказитель Бажов,
Где слыхал от родителей горнозАводские были.
Эх, не зря говорят: «Береженого Бог бережет!»

Уж не здесь ли впервые увидел кошачьи он ушки*,
На холодный огонь неразведанных кладов взглянул
И в весеннем лесу, услыхав предсказанье кукушки,
В мир уральских преданий по горной тропинке свернул?

* "Кошачьи уши" - один из сказов П.П. Бажова

СЛЫШЬ-КА
Полевской

Просыпается раньше зари Полевской,
Взят, как будто в тиски, малахитовым лесом,
До Гумёшевских копей подать там рукой,
Ветер за пешеходом взвивается бесом.

А у дедушки Слышко на Думной горе
Завсегда утихал самый шквалистый ветер:
Чтоб подслушать, как сказки плетет детворе
Седоватый старик, все познавший на свете.

Вечерами к нему бегал парень Бажов
Чтоб набраться ума у бывалого деда,
И сквозь сосны глядел на заветный лужок:
- Жаль, от Медной горы не найти нынче слЕда

Старый видел не раз, как Хозяйка горы
Появлялась на камне в чуднОм сарафане,
И какие несчастья приносят дары,
По наследству доставшись красавице Тане*.

Скрыты многие клады в Уральской земле,
Но не каждому глазу откроется тайна,
Их, как прежде, хранит, оставаясь во мгле
Дочь Степанова и Малахитницы - Таня.

* Дед Слышко - рассказчик в "Малахитовой шкатулке", бывший рабочий с Полевского завода В.А. Хмелинин, охранявший дровяные склады от пожара с Думной горы.
* Таня - дочь Степана и Хозяйки Медной горы.

«КАМЕНЬ ДВУХ СЕРДЕЦ»
в деревне Кашина под Богдановичем,
на месте венчанья П. Бажова и В. Иваницкой

- Называлась деревня Кашина
С белой церковью на горе.
Небо в цвет голубой окрашено,
Петухи кричат: «Ку-ка-ре…»
Здесь родилась я.
Здесь крестилась.
И венчаться пришла сюда.
Рожь высокая уродилась –
Значит вместе мы навсегда.
Божьей милостью мы помечены,
Только б мимо прошла гроза.
Коли в церкви святой повенчаны,
Защищают нас образА
Будет жизнь ярким цветом крашена,
Пусть не станет нас к той поре,
Но останется наша Кашина
С "Камнем верности" на горе.

МОЙ УРАЛ

Я люблю, словно деда, наш старый Урал,
Его горы в снегу, ледяные озера,
И закаты, горящие словно коралл.
Кто у нас побывал, их забудет нескоро.
Он вернется весной и полюбит сильней
Отогретой земли опьяняющий запах,
Разноцветье в отвалах уральских камней
И дорогу на запад в дождливых накрапах.
Он полюбит берез свежий сахарный сок,
И алмазными бусами павшие росы,
И сосновый, ущельем зажатый лесок,
И черемух пахучих цветущие косы...
Будет сниться ему небо в сизом дыму,
Трех уральских гигантов кирпичные трубы,
Воплощение чувств, неподвластных уму -
Горно-медной Хозяйки змеиные губы.

Декабрь 2011г.